Грязные и усталые после мотоциклетной поездки из Питера мы стояли перед нашей обшарпанной лодкой, задвинутой в самый угол, между двух клубных балков. Вернее, это была даже не лодка, а ее разобранные секции. Куча фанерных ящиков и прочего барахла выглядела настолько печально, что я даже не представлял сейчас, как это может куда-то идти, да и вообще — плавать.

Разобранная лодка в НОРДе

Наша лодка

В бинокль на Мудьюге прекрасно виднелся задний створный знак возле старого черного маяка, какие-то строения, и главное – большой дом метеостанции, которая нам и была нужна. Прочитать береговую линию пока не получалось, поэтому Наташка заранее полезла на нос, а я все пытаться взобраться на лодке выше по ветру. Наконец, меня окончательно утомило это дело, я крикнул, что можно отдавать якорь, а сам полез на корму поднимать перо руля.

Створный знак "Черная башня"

Памятник

Давным-давно остались позади торчащие в небо навигационные знаки Мудьюга, провалились куда-то за горизонт и лесистые берега южной части Зимнего Берега. Потом точно так же нас покинуло солнце, спрятавшись ненадолго впереди, за морем.

Белое море

Закат

С берега подул ветер, и уже около часа мы шли под парусом, медленно подползая к мысу Зимнегорскому — жутко унылому месту, самому мрачному, на мой взгляд, на всем Белом море. Огромный креж, даже на вид холоднющий, уходил вверх от самой воды. Кое-где виднелись распадки, по которым можно было бы забраться туда, где начиналась хоть какая-то растительность. На самом мысу сверху стояла метеостанция, пока отсюда невидимая, а внизу, у подножия, лежали только округлые камни, омываемые неспокойной водой.

Шойна — самый обыкновенный заполярный поселок. Про нее говорят, будто вся она занесена песком и, в общем-то — да, песка тут действительно много. Но все-таки не настолько, чтобы ее как-то особо выделять среди других деревень: в той же Кузомени или Тобседе, например, песка не меньше. Так же, как и в других похожих населенных пунктах, на пляже под крежем тут лежит металлолом, укрепляющий берег от размывания, а выше этого крежа начинается, собственно, сам поселок.

Шойна

Шойна

Пастух опознал нас безошибочно, хотя и никогда с нами не встречался. Просто сразу сказал, — «О, да я вас знаю, ага». Он слышал о нас от другого оленевода из своего хозяйства, с которым мы познакомились здесь же четыре года назад, и подарили пластиковую бочку. Не знаю, когда история бочки дошла до моего собеседника, но суть в том, что, увидав странную многокорпусную лодку, пусть и не такую, как была в описании, семейную пару на ней, и двух нехарактерных для этих мест собак — он, почему-то сразу отождествил все это с той самой синей бочкой. В общем-то, это вот «я вас знаю» было сказано вместо ответного приветствия, когда я только вылез из байдарки на берег, изучая устье Крынки на предмет захода в него.

Петя плывет знакомиться

Баренцево море

Я завел лодку за остров Корга и мы отдали якорь. Когда мы вставали тут в 12 году, дело происходило днем и со стороны моря, а теперь — все наоборот. Не, ну а что? Место тут закрытое со всех сторон, стой себе и не парься. Подошли мы сюда, видимо, как раз при смене воды.

Множество разных птиц

Корга

Кругом все казалось спокойным, мы расположились в ста пятидесяти или двухстах метрах от берега. Степа, конечно же, по своему обыкновению сразу прыгнул в воду и поплыл к этой самой Корге. Но мы особо не переживали, так как все равно собирались потом высадиться туда. Пресной воды там, конечно нет. Да и вообще там нет ничего интересного, кроме колонии злобных бургомистров и навигационного знака. Один песок и редкие островки травы.

Печка горит хорошо. Прямо гудит. Я открыл дверцу, засунул еще несколько полешков, сколько влезло, и закрыл опять. Ну ладно. Вот сейчас только допью чай. Кружку, стоящую на койке я придерживал рукой, чтобы она не уползла никуда и, не дай бог, не опрокинулась. Меня опять вжало в настил, потом все вокруг зависло как бы в невесомости, и в следующий миг лодка бухнулась днищем об воду, так, что я аж пригнулся пониже. Звук она при этом издала резкий и страшный, и можно было подумать, что это треск. Но я уже привык и не пугался. Никакой это не треск, просто брызги с силой бьются о разные поверхности. И опять все подымается, опять падает вниз с шумом, и потом — еще раз. Прошли три большие волны, надо полагать. Я встал на колени, натянул на себя куртку весь скрючившись в каюте, застегнул молнию, все кнопки. Выглянул в забрызганное окошко двери. Наташка сидит, укутавшись в ОЗК, и рулит с равнодушным лицом. Сева, конечно же, рядом с ней, а Степа тут, в каюте. Я отхлебнул из кружки еще, затем толкнул дверь. Наташка посмотрела на меня и улыбнулась.

Волна

Море волнуется

Временами веревка носового якоря вытягивается чуть ли не до звона. Потом, когда очередная тучка оказывается над нами и шквал проходит, веревка снова немного провисает, но проходит несколько минут, как все повторяется.

Сева

Большая Горносталья

Благословенная Табседа! Вот она, наконец-то! Отсюда до Печорской губы — один переход. Я смотрю в бинокль на домики, висящие над желтым песком будто бы в воздухе. Мотор я только что заглушил, парус убрал. Погода весь переход была совершенно спокойной, и если в то время, когда мы шли мимо Сенгейского, нас накрывало легким туманом и иногда поливало мелким дождиком, то теперь временами даже светит солнце. Я поглядел внимательнее, но все-таки пока еще далековато, ничего не понять. Ладно, тогда подойдем поближе. Я полез к мотору и топливному баку.

Колоколковская губа

Баренцево море

Остался позади и Нарьян-Мар, и Печора. И даже остров Песяков где-то далеко-далеко, почти что в другом мире. Я проснулся в гудящей и дребезжащей каюте лодки, идущей в сторону Югорского полуострова и даже не видя ничего через запотевшие иллюминаторы, почувствовал, что большой волны нет. Довольный я скрутил себе сигарету, налил чаю и распахнул дверь в кокпит, в котором сидела Наташка на руле.

Печорская губа

Наташка на руле

Остров Долгий виднелся за кормой. Я опечалился тем, что он еще слишком близко, и подумал, что мог бы поспать еще полчасика. Но серая пелена на небе начала приобретать голубоватые оттенки, море тоже явно успокаивалось, и от этого я почувствовал прилив бодрости и оптимизма. «А ну как сейчас повернем на север, и двинем прямо к Вайгачу?»

Когда прекратился ветер, море успокоилось, а мы зашли под защиту здешних островов, я почувствовал, будто мы проникаем под завесу какой-то старой тайны. Блестели в заходящем солнце влажные утесы — желтые, зеленые, белые, серо-голубые. Летали мимо нас стайки здешних птиц. Я снова вспоминал любимую мной вселенную «Чужого», в голову мне почему-то лезла одна и та же песня: мол, «новая алхимия, новая природа, новая наша земля».

Скала

Облака над морем