Ураган
Ночью, после посещения заброшенного расположения погранотряда на месте станции Югорский Шар, мы добрались до весьма живописного и удобного местечка. Это было устье небольшой речки, текущей между скал. Мы быстро поставили палатку и легли спать, чтобы днем хорошенько обследовать эти места.
При свете дня мы снова смогли оценить, насколько прекрасно этом место: наша река текла в широком каньоне с крутыми скалистыми склонами, яркими цветами и белоснежными наледями у самой воды. Да, — подумал я, — наверно, именно так должна выглядеть правильная горная речка. Для полного счастья не хватает только снежных вершин вокруг.
Мы прогулялись вверх по реке до озера, из которого она брала свое начало. Дальше мы решили не идти, ограничившись обозреванием окрестностей с самой высокой, как нам показалось, точки в этом районе. День выдался солнечным, жарким и безветренным. Наконец можно было раздеться, снять шапки, перчатки и теплые флиски из-под курток. Вместе с хорошей теплой погодой появились и комары, хотя, признаться честно, комар на побережье водится жидковатый, и мы даже не стали доставать свои накомарники.
В этот прекрасный день на море впервые показалось ледяное поле. Оно ползло белой полосой откуда-то с северо-запада, постепенно приближаясь. В подзорную трубу я даже мог разглядеть отдельные льдины среди этой огромной массы льда, покоящейся на воде. Одно время мы даже подумали, что, быть может, поле дойдет до берега, и мы сможем рассмотреть его еще лучше, а может быть, даже и потрогать руками. Но через некоторое время мы заметили, что лед снова удаляется туда, откуда он пришел. Без всяких видимых причин эта огромная белая масса начала постепенно уползать обратно к горизонту, и к вечеру ее уже не стало видно.
Насчет льда мы еще в самом начале нашего нынешнего путешествия шутили, что мол, на льдинах, если они нам встретятся, обязательно должны сидеть стаи белых медведей, злобно ухмыляющихся, одетых в фашистские каски и сжимающих в когтистых лапах МП-40. Ведь недаром нам постоянно твердили о злобных белых медведях и бесконечном дрейфующем льду. — Ха! — говорила Наташка, — А вот представь, что такой фашистский медведь высадится на берегу и к нам придет, а на море шторм будет! И никуда не денешься.
— Бгы, — отвечал я, — кирдык тогда нам.
Конечно, подобные вещи в этих местах были совершенно невозможны, поэтому и выглядели смехотворными.
Жизнь на данном своем отрезке текла медленно и расслабленно. Никакой речи о том, чтобы идти сегодня дальше не было. Как можно упускать такую возможность хорошенько отдохнуть?
Днем мне совершенно случайно попалась пара гусей. Оба птеродактиля, кстати, были взяты исключительно благодаря Севке, поднявшему птиц в нужном направлении, то есть на скравшегося меня. Сперва я бабахнул канадского гуся, позже — серого. Пока я охотился, Наташка постирала в ручье одежду, а вечером мы расположились на берегу и напекли себе вкуснейших лавашей. Все было прекрасно, муки и круп имелось в избытке, а запасов мяса хватит еще на несколько дней.
Ночью нам не спалось. Небо затянуло тучами, а из тундры подул ветер. Ветер этот был поразительно теплым. Он постепенно усиливался, и небо, тем временем, темнело от все новых и новых набегающих туч. Когда совсем потемнело, я в очередной раз вышел из палатки по нужде, и увидел на небе картину, которая меня, можно сказать поразила. Я раньше никогда не видел ничего подобного. Я даже позвал Наташку посмотреть на это.
По небу насколько хватало глаз, широченным клубящимся валом катился атмосферный фронт. Да, это действительно был вал. И он, действительно, катился, передвигаясь все ближе и ближе к нам. В определенный момент, когда эта темная и огромная штуковина была уже почти над нами, нам стало не по себе, нам натурально захотелось спрятаться от этого. Мы поспешили обратно в палатку, и едва я закрыл тент, как по нему ударил чудовищной силы порыв ветра, и на землю обрушился ливень. Так начался небезызвестный, в определенных кругах, ураган 24-26 июля. Позднее мы узнаем, что ураган этот, сила ветра которого достигала сорока метров в секунду, причинил немалые разрушения всем прибрежным поселкам от Белого Моря до самого Ямала, и даже утопил два корабля.
С началом урагана сон прошел окончательно. Мы лежали в бьющейся на ветру палатке, которая то прижималась к земле под напором ветра, то явно собиралась улететь в темные небеса. Молния на наветренной стороне тента иногда самопроизвольно расстегивалась, и тогда все становилось совсем плохо: ветер начинал гулять по нашему утлому жилищу, а то, что лежало в тамбурах, казалось, вот-вот должно было вылететь наружу. За лодку я сперва не особо беспокоился, потому что вчера я завел ее в наш ручей и вытащил на гальку, но когда палатка стала складываться уж совсем сильно, я решил сходить к ручью и все проверить.
Идти оказалось непросто. В потоке воздуха летели мелкие камешки, ветер очень мешал идти. На море было просто страшно смотреть — оно натурально бесновалось. Сплошь покрытое пеной, оно неистово било своими огромными валами о скалы, с шипением выкатывалось на наш галечный пляж. Когда я подошел к ручью то увидел, что русло его теперь изменилось, вода поднялась, а лодка, к счастью верно привязанная, танцевала на воде.
Я вытянул лодку, затем понадежнее упихал вещи в кокпит, и, собираясь уходить, разогнулся. В этот самый момент все мое нутро ухнув провалилось куда-то вниз живота, а по затылку и спине пробежала горячая волна. На наледи, которая лежала на склоне горки, в тридцати метрах от нашей палатки, стоял белый медведь. На голове его не было фашистской каски, а за плечом не висел МП-40. Он просто ковырялся в грязи, стоя на самом краю ледяной полосы.
На плохо гнущихся ногах, пригнувшись, чтобы он меня не заметил бегущим, я кинулся к палатке. «Наташка!», крикнул я задыхаясь, когда достиг полощущейся на ветру палатки, — «Медведь! Ёпт! Ружье!». Тут же взвизгнула молния, и из под тента на меня высунулся приклад Сорок Третьего, такого надежного и родного. «Патроны!», гавкнул я, и тот же чес к моим ногам на траву вылетел патронташ. «Севку сюда!». Немного потряхивающимися руками я открыл ружье и зарядил в стволы два пулевых патрона, единственных в моем арсенале. Сонный Севка уже стоял у моих ног, непонимающе озираясь вокруг. Вслед за ним появилась и Наташка — совершенно серая и с фотоаппаратом в руках. По моим истеричным интонациям она, конечно, сразу поняла, что медведь, явно, не бурый. Я встал из-за палатки, скрывавшей меня от медведя, и вскинул ружье. Провел мушкой наискосок через его огромную тушу. Зверь был совсем близко.
Почему он так напугал нас? Ведь это всего лишь обычный зверь. Пускай и большой, и опасный, но ведь царь природы здесь я! Но все-таки, почему все внутри нас так сжимается, когда мы смотрим на него, мирно выискивающего что-то в топкой жиже возле своих лап? Может быть, потому, что до этого момента мы точно знали, что белых медведей здесь быть не может, и просто не были готовы к такому повороту? Наверно, нет. Наверно, в нем просто есть что-то такое, что заставляет даже вооруженного человека испытывать сильнейший страх. Смогу ли я убить этот мохнатый микроавтобус двумя 35-граммовыми пулями?
Я убрал ружье от плеча, и быстро открыв его, заорал что было мочи, собрав всю свою ненависть к этому зверю, щедро сдабривая свой монолог ядреными матами, — «Пошел отсюда, тварь! Уходи, сволочь, ща как вломлю тебе!..» В тот же время, достав из левого ствола пулю и зарядив туда дробь, я выстрелил в воздух, потом снова сломал ружье, выкинул гильзу, дослал новый дробовой патрон, и выстрелил еще раз. Какими же тихими и неубедительными казались эти выстрелы на ураганном ветру! Медведь поднял свою плоскую головищу и посмотрел на меня. На место очередной стреляной гильзы я вернул давешнюю пулю и, продолжая кричать и угрожающе потрясая оружием, сделал пару шагов вперед. Медведь, всем своим видом изображая недовольство, демонстративно медленно и вальяжно попятился.
Севка, по своему обыкновению, бегущий в направлении выстрела, сейчас, не понимая, куда же именно я стрелял, и кого же я так боюсь, бешено с лаем носился вокруг меня. А медведь повернулся ко мне своей округлой задницей, и шагом пошел вверх по склону горушки. «Ага! Боишься, зараза!», — подумал я, и выстрелил еще раз. Тут и Севка, наконец, увидел эту беловато-желтоватую зверюгу, лениво бредущую по белоснежной наледи. Подобно черной молнии он с задорным лаем бросился вдогонку, а мы, было подумали, что медведь, возможно, сейчас пришибет нашего славного песика, и стали истерично звать его обратно. Но нет! При звуке выстрела Севка, как всегда, потерял всякую связь с реальностью, и теперь для него не существовало ничего, кроме этой крупной «добычи», он хотел настигнуть ее любой ценой. Зверь же, завидев несущуюся к нему лающую собаку, перешел с шага на ускоряющуюся трусцу, и скоро они вместе скрылись за гребнем горки.
Через пять минут медведь, и бесновато скачущий вокруг него Севка появились снова, уже дальше. Я стрельнул дробью еще раз, для профилактики, и затем, медведь вместе с собакой исчезли за ближайшей сопкой. Я нервно закурил.
Через пару минут Севка вернулся, страшно довольный увлекательной погоней. А мы уже судорожно пытались придумать какое-нибудь противоядие от подобных встреч в ближайшем будущем. Во-первых, надо было разжечь костер, что в условиях урагана было очень непросто. На костер я даже пожертвовал грамм триста бензина, в этих местах совершенно бесценного. Во-вторых, следовало срочно убрать все съестное в гермы и сжечь все объедки и ненужные потроха, которые просто были сложены в кучу рядом с палаткой. В-третьих, вся наша жизнедеятельность с этого момента должна будет осуществляться только при оружии. Любые перемещения по местности, походы за водой и по нужде — при оружии заряженном. Костер теперь должен будет гореть постоянно, все-таки это какая-никакая пассивная защита. Наш Севка, как главный элемент охраны, был очень возбужден. Иногда он отбегал от лагеря в ту сторону, где скрылся белый медведь и лаял там в пространство. В его лае появились теперь нотки тревоги и угрозы. На людей, на гонимую добычу, на крупного зверя; от скуки или играючи, пес лает совершенно по-разному, и по его лаю всегда можно определить, что именно он видит или чувствует. Сейчас он всем своим видом и лаем показывал, что он бдительно охраняет нас от той белой тварюги, что ходит с наветренной стороны, возможно, в ближайших к нам распадках. Севка моментально уяснил, что мы подобных зверей боимся, и что лагерь от них требуется охранять. Вообще, собаки очень хорошо понимают все хозяйские эмоции, особенно, когда дело касается охоты или охраны.
Дождавшись, пока костер разгорится, мы сходили посмотреть на медвежьи следы. Следы были впечатляющи: грязными размазанными кляксами они уходили вверх по наледи, и каждый из них был размером с сидящую собаку. Если объективно оценивать размеры белого медведя, то он, пожалуй, будет не меньше моржа. Недаром он считается самым крупным сухопутным хищником на свете. После осмотра следов наше беспокойство пошло на спад, страшно захотелось спать. В конце концов, медведь, скорее всего, испугавшись ушел и более сюда не вернется. Можно идти в палатку и отдыхать.
Прямо в одежде мы залезли в спальник и, кое-как согревшись, заснули. После того как я проснулся спустя час, стало понятно, что ветер усилился и надо срочно что-то предпринять, чтобы наша палатка не порвалась, а вещи не улетели куда-нибудь. Палатка, надо сказать, держалась, как говорится, на честном слове. Тент с расстегнутыми молниями входов, вместе с дугами, грохоча парил над землей, а внутренняя палатка, трепеща, постоянно подпрыгивала, то складываясь в блин, то надуваясь от ветра, залетавшего внутрь нее. Представьте себе лагерь, разбитый на крыше автомобиля, несущегося по шоссе со скоростью около 140 километров в час, и тогда вам станет понятно, как именно все это выглядело.
Возле того места, где стояла наша лодка, в скалах имелась небольшая щель. Именно туда мы и решили «переехать». Чтобы сделать все быстро, мы ограничились лишь доставанием дуг из палатки, и перенесением ее вместе со всем содержимым, подобно мешку. Правда, переезд не обошелся без неприятностей. Когда мы волокли бесформенный ком палатки через кочку, отделявшую нас от ручья и спасительной щели, то один из входов ее внезапно открылся, и карты, лежавшие внутри вперемешку с разными тряпками, выпали. Как салют из конфетти (мне это просто не с чем больше сравнить) они взвились в воздух и со страшной скоростью полетели куда-то в небо, по направлению к морю. Это случилось очень некстати, ведь мы только что потеряли именно те листы, которые нам пока только предстояло преодолеть. Бежать за картами было совершенно бессмысленно, и, вздохнув, мы потащили наш скарб дальше.
Под защитой камней палатка билась слабее, однако, здесь нам было совсем не уютно. Я временами испытывал очень сильную тревогу, а Севка в эти моменты с истеричным лаем вырывался на улицу и убегал куда-то. Я, всякий раз выходил вслед за ним, и в один из таких тревожных выходов увидел, как пес гонит прочь давешнего медведя. Неужели эта сволочь так и ходит вокруг нас!? И ведь, действительно, деваться нам отсюда некуда. В море не выйти, а по берегу ходит этот гадский медведь — все происходило точь-в-точь так, как мы говорили в своих беспредметных шутливых разговорах. В начале было слово, и слово было Бог. Да, слова имеют огромную силу, и любая неосторожно оброненная фраза может иметь в будущем вполне реальные последствия. Сколько раз уже с нами случались подобные случаи, когда совершенно невероятным образом материализовывалось нечто сказанное без всякого умысла. Теперь мы ясно поняли, насколько важно не разбрасывать слова просто так, говорить обдуманно и взвешенно.
Волны тревоги периодически продолжали захлестывать нас, а Севка все так же продолжал убегать, охраняя наш лагерь, зажатый теперь в кривой щели между двумя острыми камнями. Мы, люди, хозяева природы, сейчас забились в эту поганую дырку, прячась от зверей, ревущего ветра и бушующего моря. Я совершенно не мог понять, почему же именно я так боюсь этого белого медведя. Ведь это не какой-нибудь Чужой из бессмертного киношедевра, это всего лишь обычный земной зверь, которого, как бы бояться-то и не следует. Но Господи! Какой же он все-таки страшный! Тьфу! Может, он меня так пугает потому, что я чувствую, что он не боится меня? За этими мыслями тревога моя незаметно прошла, и я, решивши, что научился не бояться белых медведей, довольный заснул.
К вечеру следующего дня ветер несколько ослаб. Мы сходили на прогулку, осмотрели в трубу строения на мысе Тонком, который лежал в семи километрах на восток от нас. В море мы даже видели два корабля. Раз корабли ходят, значит все не так уж и плохо. Мыс Тонкий нас начал очень привлекать с того момента, как мы поняли, что находимся в «медвежеопасном» районе. Я думал, что там, возможно, даже есть люди: уж очень привлекательно и хорошо смотрелись тамошние домики. Даже если людей там не будет, мы в любом случае сможем обосноваться в доме, где нас не достанет и сам дьявол.
Наступила ночь, и этой ночью я опять почувствовал ту самую тревогу. Севка, тревожно и зло залаял, а я, поднявшись на нашу кочку, опять увидел идущего белого медведя. Это стало последней каплей. Сейчас ветер был уже в пределах нормы, да и волна на море стала поменьше, поэтому мы решили срочно собраться и под парусом быстренько перескочить на Тонкий.
Конечно, решение идти по такой погоде было явно опрометчивым, но мысль о возможной встрече с человеком, о чае за столом и о надежной теплой комнате подгоняла нас. Через полчаса мы уже прорывались через прибой, оставляя позади нашу каменную щель, ручей, и приставучего медведя.
Комментарии
RSS лента комментариев этой записи